Остров в бакинской бухте, в десятке километров на юг от города, называли изначально Наргин (позднее Остров Беюк-Зиря). Совсем небольшой остров — около трех кв. км, но это три километра ада, боли, смерти, тайн и легенд.
Одной из легенд является его название. Мол, его нетюркское название «Наргин» было самым первым. Оно было дано острову во времена Петра I, когда многие топонимы островов Бакинского архипелага возникали благодаря русским и казакам.
Название возникло после войны со шведами, когда остров напомнил российскому императору Ревельские острова с аналогичными названиями в Финском заливе: немецкое «Наргин» и эстонское «Нартинген» означают «узкий пролив».
Так оно все и было, но только местный топоним — Беюк-Зиря (от азерб. «беюк» — «большой», и араб. «джазиря» — «остров») — неизмеримо старее.
Говорят, что когда-то давно, в незапамятные времена остров был частью Абшерона. Но потом зона между Наргином и берегом была затоплена. А. Бакиханов в доказательство того, что затопление зоны много веков назад на самом деле имело место, привел найденные им следы колеи двухколесных арб на каменном плато острова.
Считается, что путь этот вел вдоль Наргина к Шиховой деревне и Шиховой косе. Об этом же говорил и российский академик Ленц во время посещения Наргина в 30-х гг. XVIII в. Тогда остров был необитаем, однако Ленц заметил на нем следы построек, колодцев и выбитые в скале углубления.
«По-видимому, когда-то на месте острова и… бухты было древнее поселение, которое в связи с повышением уровня Каспия было затоплено. Морской берег был значительно дальше, там, где сейчас остров Беюк-Зире…», — писал он.
Долгое время на острове не было жизни, но когда в Азербайджане случился нефтяной бум, нефтепромышленники стали использовать для транспортировки нефти танкеры, и на морских коммуникациях возникла напряженность, в декабре 1883 г. на западе острова был построен маяк, который обеспечивал судам возможность входа в Бакинскую бухту ночью.
Это было одноэтажное каменное жилое здание с трехметровой башней и фонарем на ней. Путь кораблям освещали керосиново-фитильная горелка, а затем газовый фонарь со светооптическим аппаратом 4-го разряда, специально изготовленным в Швеции.
Когда началась Великая Отечественная Война, здание маяка пришлось взорвать — чтобы лишить фашистскую авиацию каких бы то ни было ориентиров. Восстановили маяк лишь в 1958 г.
Сегодня сложно представить, что в поздние советские голы там кипела жизнь: в благоустроенном поселке имелись небольшой Дом культуры, магазин, детский сад, библиотека, кинотеатр и жилые здания для семей военных. Иными словами, там была военная часть.
Впервые Наргин стал использоваться для ужасных целей еще в конце Первой мировой, когда царское правительство решило, что это самое подходящее место для лагеря военнопленных.
Инициатором создания лагеря выступил Верховный начальник санитарной и эвакуационной части принц А.П. Ольденбургский. 27 января 1915 г. он обратился к начальнику Бакинского гарнизона адмиралу Е.В. Клюпфелю с идеей разместить на одном из островов Каспия «несколько тысяч непокорных мусульман, высланных с мест постоянного жительства, или пленных турок».
Идея была осуществлена на удивление быстро: уже 19 февраля принц вместе с инженерами, губернатором и начальником полиции Баку посетил рекомендованный адмиралом остров Наргин, который сочли пригодным для лагеря.
Из прогнивших досок наскоро сколотили бараки, в которых в определенный момент содержалось более 11 тысяч военнопленных турок, немцев, австрийцев, венгров, чехов, а также гражданских лиц, в том числе из Персии и России. (На момент заключения Россией мира в марте 1918 г., на Наргине (и Зыхе) находилось 78 пленных офицеров и 7 тысяч солдат.)
Люди существовали в жуткой антисанитарии, без питьевой воды и медикаментов. Такие условия плюс голод (питание было невероятно скудным, а в штормовые дни провиант и вода просто не доходили до Наргина), стали причиной массовой гибели людей.
К этому необходимо добавить укусы змей, вспышки инфекционных заболеваний, в том числе сыпного тифа и холеры, и издевательства охраны, состоящей в том числе и из ненавидевших турок армян. Согласно архивным данным, только в июле 1915 г. здесь «царствовали» 182 армянина. Так остров стал страшной тюрьмой для без вины виноватых.
На возвышенной части острова была вырыта яма, постоянно открытая, куда сваливали умерших. Трупы засыпали толстым слоем извести, а когда яма заполнялась, ее засыпали и немедленно выкапывали рядом еще одну.
Лагерь использовался и как место постоянного содержания пленных, и как пересыльный и карантинный. Пленные транспортировались в Россию по железной дороге под охраной российских солдат, в большинстве своем армян, которые во время трехдневного путешествия оставляли пленных без еды и питья.
Когда пришли большевики, мало что изменилось: на острове организовали очередной лагерь — уже не для военнопленных, а для своих, родных граждан — в дополнение к другим лагерям и прочим милым советским прелестям. Этот лагерь называли «азербайджанским ГУЛАГом».
Туда можно было загреметь по любому поводу (как и непосредственно в ГУЛАГ): за неблагонадежность, за происхождение и образованность, за не к месту рассказанный анекдот…
Один из первых узников Наргина, ныне покойный Рамазан Халилов, директор мемориального Музея Узеира Гаджибекова, рассказывал:
«В июне 1920 года я как бывший унтер-офицер одного из полков Дикой дивизии был арестован сотрудниками Особого отдела XI Красной армии. После полуторамесячного пребывания в общей камере тюрьмы, находившейся на Старо-Полицейской улице (позднее ул. Мамедалиева, 5), я под конвоем «с вещами» был отправлен на Наргин. Этот остров стал для меня проклятьем. Нас разместили в грязных, вонючих и тесных бараках, где до нас содержались пленные турки. Днем мы, словно в раскаленной печке, изнывали от нестерпимого солнечного пекла; не приносили облегчения и душные ночи.
Порой нечего было есть, жажду утоляли теплой гнилой водой. Круглые сутки не давали покоя свирепые, величиной с ноготь блохи, ночами по нашим нарам бегали крысы. От комариных укусов и расчесов у узников лица заплывали до неузнаваемости, а руки, ноги и все тело были в красных волдырях, словно от крапивных ожогов.
Вскоре у нас начались желудочно-кишечные заболевания, от которых каждый день в бараках умирали едва державшиеся на ногах узники. Их хоронили в восточной части острова — в ямах, в которых вечный покой обретали сразу пять-шесть и больше человек, столько, сколько умирало к моменту погребения. А тех, кому в Особом отделе приказывали «без вещей» собираться в путь-дорогу, везли расстреливать на недалекий от нас остров Песчаный. На этом острове я пробыл до самого сентября и был освобожден благодаря заступничеству Наримана Нариманова».
Наргин был также местом массовых расстрелов и захоронений жертв сталинско- бериевского террора. Это было очень удобно — Наргин находился вдали от людских глаз. Несчастных после формального приговора «тройки» везли сюда целыми баржами и если верить некоторым рассказам, для экономии патронов многие баржи просто топились по дороге вместе с людьми.
Однако некоторым счастливчикам удалось вернуться с Наргина живыми. В российских архивах азербайджанским исследователям удалось найти имена двух бывших военнослужащих, которые отбыли наказание на Наргине.
Это дворянин, подпоручик Борис Литвинов из Тульской губернии и ефрейтор Андрей Курдюков из Рязанской. Литвинов служил в царской и Белой (и, скорее всего, и в азербайджанской) армиях, был осужден в 1920 г. за службу в Белой армии на 1 год и 3 месяца.
После освобождения служил в Красной Армии в 1921-1922 гг. Курдюков после демобилизации из царской армии перешел в армию Азербайджана, был арестован после советизации, отправлен на Наргин, после освобождения работал санитаром в больнице в Казахстане.
В 30-е гг. Наргин продолжал оправдывать свое зловещее название «остров смерти». Впрочем, есть подтвержденные данные, что на островах Песчаном и Булла также находили многочисленные останки расстрелянных.
Прошли годы… Для многих воспоминания о жертвах репрессий прошлого века стали абстрактным понятием. Никто не знает ни имен жертв, ни даже приблизительное их количество.
Количество просмотров: 3 035
