Ильхам Бадалбейли — поэт, писатель, переводчик, член Московского отделения Союза писателей Азербайджана, заместитель председателя московского общества азербайджанской культуры «Оджаг».
Родился в 1945 году в городе Сабирабаде в интеллигентной семье, где трепетно относились к искусству и литературе. В юности перепробовал немало специальностей: разнорабочий на заводе, слесарь, инженер-конструктор, корреспондент газеты. Учился в Баку в Политехническом институте, участвовал в строительстве АвтоВАЗа в Тольятти. Высшее образование завершил в Тульском педагогическом институте. Увлечение стихами привело его в Московский литературный институт имени А.М.Горького.
Первые поэтические сборники молодого поэта были тепло встречены читателями и критиками, а за сборник «Острова в море» он первым из азербайджанских писателей был удостоен литературной премии имени Н.Островского. В качестве редактора издательств «Художественная литература» и «Радуга» подготовил собрания сочинений Низами Гянджеви, Самеда Вургуна, Михаила Стельмаха, Мирзы Ибрагимова, двухтомники и однотомники Назыма Хикмета, Наби Хазри, Шота Руставели, Тамаза Чиладзе и др.
— Когда началось ваше увлечение стихами?
— Со школьной поры. Знаете, мало кто в ранней молодости, в пору своего взросления и первой влюбленности не прошел через увлечение стихами. Для кого-то это было баловством, кто-то таким образом выражал свое душевное состояние, а для кого-то это стало жизненной потребностью. Я тоже, как и многие, прошел этот этап своей жизни. Наверное, это была попытка выразить свое отношение к миру и, если хотите, попытка самореализации.
— Ну, еще, наверное, понравиться девочкам?..
— Да, вы совершенно правы. Хотел понравиться девочке, которая была мне небезразлична. Я помню, как в седьмом классе в школьной стенгазете впервые напечатали мое стихотворение. Мне казалось, что вся школа смотрит на меня, я почти лопался от переполнявшей меня гордости. Отмечен ли я Богом, судить не мне. Для этого есть время и грядущие поколения. Могу сказать, что писать я начал рано, но первая публикация у меня появилась только в двадцать лет, а первая книга и того пуще — ближе к тридцати годам.
— Вы пишете стихи только на русском языке?
— Русский язык для меня столь же родной, как родной азербайджанский. Мне, азербайджанцу, писать стихи на русском языке ничуть не сложнее, чем русскому. Полагаю, что я мог бы стать учителем русского языка для многих и многих русских по рождению. Справедливости ради отмечу, что на заре своей поэтической юности я написал несколько стихотворений на азербайджанском языке.
— Какое место в вашем творчестве занимают Азербайджан и Россия?
— Придерживаюсь принципа, что «стихи не пишутся, стихи случаются». Поэтому я никогда не ставил перед собой задачи написать «азербайджанские» или «российские» стихи. Азербайджан — это моя Родина, здесь я родился, открыл глаза на мир и любовь к нему впитал вместе с материнским молоком. Родину, как и время, в котором родился, — не выбирают. Россия стала для меня второй родиной. Я живу и творю, простите за пафос, в духовном поле ее культуры, языка, искусства, литературы. Поэтому в моих стихах вы можете обнаружить влияние и азербайджанской, и русской культур, потому что обе эти культуры наполняют мое творчество живительной силой своей любви.
— Творчество — это приглашение Творца в свой мир. Куда ведут двери вашего творчества?
— Сразу оговорюсь, что никого и никуда я не приглашаю. То есть я могу пригласить друзей и знакомых в ресторан, домой на званый ужин, жену в театр или на концерт, но это из другой области. Что же касается творчества, тут совсем по-другому. Когда я пишу, пишу только для себя, и меня не волнует, как написанное мною будет кем-то воспринято, будет ли оно напечатано, получит ли какую-то публичную огласку и оценку. Я как-то уже говорил о том, что для меня акт творчества — это своеобразный разговор с Богом. Я ведь и сам до сих пор не знаю, состоялся ли у меня хотя бы раз этот самый разговор с Богом. Это потом уже, когда стихи написаны и когда обретают публичную жизнь, они перестают быть только твоими. Они обретают самостоятельность и живут своей, независимой от автора, жизнью. И если мир, созданный ими, кому-то интересен, пожалуйста, двери в этот мир открыты для всех. Вход свободный.
— Из чего рождается поэзия?
— Из всего, что окружает поэта. Из жизни. Поэт выхватывает какое-то явление из окружающей его действительности, преломляет его через призму своего сердца, вкладывает частицу свой души и изливает все это на бумаге. Всего-то и нужно — нужные слова выстроить в нужном порядке. Но если прибегнуть к теории вероятности, окажется, что даже в коротком стихотворении существуют миллионы и миллионы вариантов для выстраивания этих слов, а нужно выбрать один, единственный. Что уж говорить о больших поэмах, что уж говорить о 4-томной эпопее «Война и мир». Вот и подтверждение того, что творчество — это разговор с Богом.
— Вы много занимаетесь переводами. Как, на ваш взгляд, перевод стихотворения — это рождение нового стихотворения?
— Я убежден, что поэтический, адекватный перевод стихотворения невозможен в принципе. Можно говорить лишь о той или иной степени приближения к оригиналу. Поэзия, прежде всего лирическая, — искусство трагическое, в основном из-за невозможности адекватного перевода. В прозе, в эпических жанрах все гораздо проще. Есть сюжет, фабула, конфликт, характеры героев, действие — все это вполне можно изобразить средствами другого языка. Но как передать тончайшие переливы душевного состояния Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, Есенина, стихи, которые зиждутся на едва уловимых нюансах, звуках, аллитерациях, непереводимых идиомах, метафорах и прочих тропах, понятных лишь русскому читателю? Поэтому Достоевский, Толстой, Чехов — это гении мирового масштаба, а Пушкин, не уступающий им ни талантом, ни гениальностью, — гений национальный, русский. И все же переводы нужны как мощное средство взаимовлияния культур, как мощное средство познания культуры других народов. Талантливый, максимально приближенный к оригиналу перевод под силу только талантливому поэту.
— Каково ваше видение роли искусства в социальной жизни: искусство для искусства или искусство для народа?
— Искусство вне социума невозможно. Если есть творцы искусства, должны быть и его потребители. «Чистое искусство», «искусство для искусства» — на самом деле попытка демонстрации свободы художника, его независимости не только от властной верхушки, но и от самого общества. Но это провальная попытка, потому что искусство как неотъемлемая составляющая культуры не может не быть одной из форм общественного сознания. Взять, к примеру, стихи, средством выражения которых является слово. А слово немыслимо без языка, собственно, оно и есть проявление языка. А язык — одна из главных, если не главная, характеристик любого социума: эпоса, народа, нации. В поэзии язык обретает новые черты, расширяет границы его применения, рождает новые ассоциации. Кроме того, поэзия, как один из видов искусства, обладает способностью эстетического воздействия как на отдельных личностей, так и на общество в целом. Она рождает в человеке чувство прекрасного, определяет вектор нравственных ориентиров. Могут возразить, что поэзия элитарна по своей сути, доступна пониманию лишь избранных. Это не совсем так. Что лежит в основе песни — музыка и слова. То есть та же поэзия. Вряд ли песню можно отнести к элитарным видам искусства. Поэзия, несомненно, одна из мощных форм образного познания мира.
— Нужна ли поэту слава? Не является ли она препятствием для творчества?
— Признания хотят все. Но тут могут быть нюансы. Вы будете обласканы власть предержащими, вас облачат многими регалиями, орденами, званиями, должностями. А взамен потребуют вашу душу, как в истории с Фаустом, только в роли Мефистофеля здесь выступает Власть. А потеряв в угоду властям душу, вы перестаете быть художником, творцом. Ваши лживые панегирики в виде толстых томов будут пылиться на полках книжных магазинов, и о вас забудут на следующий же день после смерти. Истинный художник в той или иной мере всегда должен оппонировать властям, хотя это может стоить ему многих внешних благ. Но разве признание народа, его любовь не стоят внешнего, напускного благополучия?! Вспомните, опальными были Насими и Физули, Пушкин и Лермонтов, Галич и Высоцкий. Канули в Лету те, кто их травил, а имена поэтов овеяны славой и вечно живы в памяти благодарных потомков. Слава бывает и прижизненной. Главное — уберечь себя от погони за этой славой, не потерять себя, не растрачивать свой талант по пустякам и творить, творить, творить. Не давать отдохнуть душе.
— Как вы относитесь к тому, чтоб никогда не жалеть о содеянном? Жалеете ли вы о чем-нибудь?
— О многом. Прежде всего о потерянном времени. Так много прожито, так мало сделано. Жалею, что часто предавался лени, утехам, неге. Я и сейчас не всегда могу перебороть это в себе. Может, кого-то обидел словом, недоверием, действием? Искренне каюсь и прошу прощения. Словом, есть о чем пожалеть. Хотел бы я прожить другую жизнь, чтобы исправить ошибки? Нет и еще раз нет. Это моя жизнь, и я ее ни на какую другую не променяю.
— В своем стихотворении Tertium non datyr («Третьего не дано») вы проецируете этот принцип на добро и зло. Но тогда мир предстает в черно-белом цвете. Неужели в мире нет иных цветов?
— Обычно я не комментирую свои стихи. Порой спрашивают, что я хотел сказать в той или иной строчке, какая мысль заложена в той или иной строфе? Чаще всего я их отсылаю к самому стихотворению со словами: «Внимательно прочтите стихотворение, в нем есть все ответы на ваши вопросы». Ну, сейчас давайте попробую, может, что и получится.
Добро и зло — это две доминанты, два противоположных полюса. В каждом из нас есть частица того и другого. Речь может идти о том, что в нас превалирует, каков вектор наших нравственных ориентиров. Абсолютное добро — это Бог, дух, абсолютное зло — это отсутствие Бога, это сатана, дьявол, плоть. Победа, выбор духа возвышает человека, приближает его к абсолютной истине, победа плоти низвергает его к порокам и грехам. Но человек свободен в своем выборе. Мне кажется, стихотворение об этом, а не о том, в какие цвета окрашен наш мир.
— Считаете ли вы, что добро и зло — проявление единой истины?
— Ни в коем случае. Добро составляет неразрывное единство с такими понятиями, как любовь, истина, Бог. Между ними и злом не может быть никакого единства, поскольку зло — это отсутствие добра, любви, истины, Бога.
— Что вас примиряет с реальностью и что делать, когда совесть говорит одно, а реальность — другое?
— Это попытки быть в согласии с самим собой, поиски гармонии в самом себе. Это во-первых. Во-вторых, вместо того чтобы враждовать с окружающей тебя действительностью, на мой взгляд, будет лучше путем разумных компромиссов прийти к согласию с этим миром. Но при всех случаях приоритетной остается совесть.
— Что вас может удивить?
— Жизнь в каждом своем проявлении. Каждый миг, каждую минуту, каждый час, каждый день. Пока живу.
Источник: regionplus.az