В архиве Эрмитажа сохранился «Список присутствовавших на заседании памяти Низами» 19 октября 1941 года.
Тогда этот лист бумаги лежал на столике у входа в Школьный кабинет Эрмитажа. К столику подошел человек в армейской шинели с тремя шпалами в петлицах и расписался: «Н. Тихонов». Подошел к столику и только что прибывший докладчик — армейский командир, вызванный с передовой Политуправлением фронта. «М. Дьяконов» — расписался он и тут же, у входа в Школьный кабинет, обнял давно не виденных товарищей по отделу Востока — А. Болдырева и Г. Птицына, которым тоже предстояло сегодня прочесть доклады о творчестве Низами. Длинный лист бумаги, лежавший на столике, заполняли своими подписями академики и поэты, историки и археологи, художники и архитекторы, партийные и советские работники, корреспонденты ленинградских и московских газет. Гостей при входе уведомляли, что в случае воздушной тревоги заседание будет перенесено в бомбоубежище.
Слово от ученых произнес академик Орбели, слово от писателей — Николай Тихонов. «Я сказал, как мог, взволнованный речью Орбели, — пишет Н. Тихонов. — Затем ученые докладчики в шинелях, с противогазами, пришедшие в Эрмитаж из окопов, читали доклады про жизнь и деяния Низами. Звучали стихи, написанные восемьсот лет назад. Низами воскрес и принес в наш вооруженный лагерь свою дружескую песнь победы неумирающего, здорового, прекрасного человечества, чтобы торжествовать над тьмой и разрушением. Наш фронт почтил Низами, как и Низами почитал героев».
Потом все осматривали небольшую юбилейную выставку, старательно подобранную из того немногого, что оставалось в Эрмитаже. Никому не хотелось уходить, но приближалось время, когда вражеская авиация обычно начинала бомбить город. Тихонов подошел к директору Эрмитажа и молча показал на часы.
— Все в порядке, — кивнул ему Орбели, — у нас еще десять минут!
«Он поблагодарил всех и пожелал счастья, — рассказывает Н. Тихонов. — Гости расходились под впечатлением необычного собрания. Я попрощался с могучим энтузиастом, спустился с друзьями по дворцовой лестнице, вышел на Неву…
Через две минуты заревели сирены воздушной тревоги» .
Прошло несколько недель, и опять встретились в Смольном поэт с тремя шпалами в петлицах армейской гимнастерки и директор Государственного Эрмитажа.
— Дорогой Иосиф Абгарович, — окликнул Николай Тихонов академика Орбели. — Должен вас поставить в известность, что ни в Москве ни в Баку, нигде в Советском Союзе никто в октябре юбилея Низами не проводил. Юбилей отложен, и только в одном Ленинграде он отмечен торжественным собранием! Что вы скажете?
— Я скажу, Николай Семенович, что это прекрасно, — ответил Орбели. — Прекрасно, что в осажденном Ленинграде мы провели юбилей Низами. Можно было его нигде не проводить, но мы, ленинградцы, обязаны были его отпраздновать.
«Люди света», — так назвал в 1964 году Николай Тихонов свой очерк о Ленинграде в пору блокады, и, рассказывая о нравственной силе ленинградцев, вспомнил все подробности сурового праздника в Эрмитаже. Но об этом знаменательном событии в жизни осажденного города он писал еще осенью 1941 года, и военный самолет доставил в Москву через линию фронта его фронтовую корреспонденцию:
«В великолепном Эрмитаже недавно справляли юбилей великого азербайджанского писателя-человеколюбца Низами… В солнечном Баку откликнулось это торжество, и по всему Советскому Союзу узнали, что в Ленинграде жив могучий дух торжествующего творчества».
Количество просмотров: 439
