Заведующий отделом международных связей Азербайджанской Национальной Консерватории, Национальный эксперт Азербайджана по нематериальному культурному наследию ЮНЕСКО Джахангир Селимханов рассказал «Вестнику Кавказа» о последних трендах в азербайджанской культуре.
— Баку за последние годы стал площадкой для значительных международных мероприятий в сфере культуры, таких как Всемирный Форум по межкультурному диалогу. Как такие мероприятия влияют на имидж Азербайджана за рубежном?
— Наше государство, Министерство культуры многое делает в этом направлении. Кроме того, огромная работа целенаправленно ведется по линии негосударственного Фонда Гейдара Алиева, возглавляемого первым вице-президентом Мехрибан Алиевой. Внимание уделяется и привлечению больших культурных мероприятий в страну, и представлению культуры Азербайджана за рубежом. Наш месседж внешнему миру – показывать не только национальные традиции, но и то, кем мы являемся сегодня. Азербайджан теперь все больше начинают узнавать не только как край древней культуры, но одновременно как современную, динамично развивающуюся страну. Для многих за рубежом, например, стало неожиданностью, что Азербайджан победил на ”Евровидении” и потом принимал у себя этот песенный конкурс; мы стали постоянными участниками Венецианской биеннале — самого престижного форума современного искусства, наши музыканты много лет постоянно выступают на Джазовом фестивале в Монтрё, в Швейцарии. Выставочный проект современного изобразительного искусства Fly to Baku путешествовал по многим мировым столицам, был в Лондоне, в Риме, в Берлине, в Москве…
— За последние десять лет несколько явлений азербайджанской культуры вошло в Список шедевров устного и нематериального культурного наследия человечества…
— Азербайджан в этом плане последовательно проявляет активность. По числу элементов, которые вошли в Список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО, Азербайджан в числе первых среди стран региона. Но дело даже не в том, чтобы попасть в этот список – главное, на деле доказывать, что элемент культуры, попавший в список ЮНЕСКО, активно поддерживается со стороны государства и местных сообществ, то есть в народе. У нас немало делается для того, чтобы мугам, искусство ашугов, ковроделие, искусство игры на таре, човган, яллы, келагаи и другие проявления национальной культуры, вошедшие в Репрезентативный Список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО, жили и развивались.
— Другие города Азербайджана, кроме Баку, также привлекательны в плане культурной индустрии?
— У ЮНЕСКО есть проект Creative Cities Network, куда в 2017 году вошел Шеки.
Там есть разные категории – Город гастрономии, Город литературы, Город музыки… Я много путешествую, и сталкиваюсь с этим. Приезжаешь, например, в австрийский Грац, и там везде есть указания на то, что это Город дизайна. Приезжаешь в польский Катовице — везде в центре города написано, что это Город музыки. В этом плане Шеки начал позиционироваться, развиваться как Город ремесел. В некоторых странах такая децентрализация является обязательным условием культурной политики. В Германии, Франции, Великобритании во многих небольших городах проходят невероятные оперные постановки, выставки. Польша, Румыния, Испания представляют собой сильные примеры относительно равномерного распределения культуры по городам и регионам. В Азербайджане пока такого нет. В Гёйчае проводится Фестиваль граната, в Габале — фестиваль классической музыки, в Шеки – фестиваль «Шелковый путь», но таких примеров пока маловато.
— В конце прошлого года в Санкт-Петербурге прошел гуманитарный форум, на котором музейные эксперты обсуждали возможности создания филиалов крупных мировых музеев в других городах. Может ли Азербайджан в ближайшем будущем создавать такие филиалы?
— Несколько лет назад обсуждался вопрос о создании в Баку филиала нью-йоркского музея современного искусства Соломона Гуггенхейма. (Такие филиалы есть в Лас-Вегасе, Венеции, Бильбао, Абу-Даби, Гвадалахаре, — прим. ред.) В Баку этот проект не состоялся (кстати, как и в Хельсинки и Вильнюсе, где открытие филиалов Гуггенхейма также активно обсуждалось). Не знаю достоверных причин, но, возможно, музей запросил слишком большую плату за использование своего бренда. По просьбе коллег из Нью-Йорка я написал тогда свое видение музея современного искусства в Баку. Я и сейчас уверен, что перенос чужого опыта на иную почву означает работу только в рамках бренда, а музей должен формироваться органично. Нужно выстраивать свою коллекцию, которая отражала бы собственную историю того, как воспринимается современное искусство, что актуально сейчас, что востребовано местной средой. В этом случае через десять лет бакинский музей обрел бы свой облик. А если переносить все извне, то ведущую роль будет играть только сила бренда.
В этом смысле подтверждает свою целесообразность практика Центра Гейдара Алиева, отражающая мировую тенденцию — привозить интересные коллекции и выставки, в качестве временных экспозиций. Вспоминаю, сколько бесценных экспонатов прошло за несколько лет в Центре Гейдара Алиева: Энди Уорхол, Тони Крегг, Вим Дельвойе, портреты Шаха Исмаила и Шаха Тахмасиба из галереи Уффици, фотографии Анри-Картье Брессона, графика и плакаты Альфонса Мухи, костюмы Грейс Келли, рыцарские доспехи из Австрии, аудиовизуальная инсталляция Брайена Эно и многое-многое другое. Трудно даже представить, каких усилий и средств стоило бы отследить по аукционам и приобрести (если они вообще поступают в продажу) даже мизерную долю того, что было только что перечислено! Многие музеи сейчас отдают предпочтение временным выставкам, которые проводятся где-то в течение полугода. У знаменитого Музея Дизайна в Милане вообще нет постоянной экспозиции, каждые полгода из коллекции музея строится новая экспозиция, которая сама по себе оказываестя обьектом дизайна. В Лувре есть интересная практика — они приглашали известных деятелей культуры, интеллектуалов (например, итальянского философа и писателя Умберто Эко, французского композитора и дирижера Пьера Булеза, американского театрального режиссера Роберта Уилсона) и организовывали им доступ к экспонатам, хранящимся в запасниках. Задача приглашенного эксперта — другим взглядом оценить эти предметы, «окрасить», наделить новым смыслом. Они решают, что выбрать, как экспонаты расставить, под каким углом зрения. То есть сегодня интерпретация важнее для музея, чем обладание конкретными отдельными предметами.
Только что в Комплексе Дворца Ширваншахов завершилась выставка «Наследие Ширваншахов в музеях мира», главными экспонатами которой были образцы материальной культуры из Стамбульского военного музея. Четыре шлема, принадлежавших последнему правителю Ширвана Фарруху Ясару, увезенные из Дворца ширваншахов в качестве трофея в начале XVI века, боевые доспехи ширваншаха Кей-Кубада и ширваншаха Халилуллаха I. К этой выставке готовились 10 лет. Получить экспонаты из Стамбульского военного музея стоило огромных усилий.
— Представление публике классической музыки сегодня тоже требует новаторского подхода?
— Несомненно! Некоторое время назад я почувствовал сам, а потом уловил этот тренд в мировой культуре: построение музыкальной программы несет дополнительный смысл, какие-то сопутствующие элементы позволяют делать постановочный концерт. Сегодня об этом задумывается все больше музыкантов и музыкальных продюсеров. В ходе Форума по межкультурному диалогу по заказу Министерства культуры мы сделали проект, когда на сцене было около 50 актеров – танцоров и мимов, симфонический оркестр, восемь исполнителей на балабане и мугамный певец. К постановке были привлечены режиссер Розвита Бергман и художник по свету Андре Пронк (оба из Голландии). Представление называлось Go to the light («Иди к свету»). Идея как раз заключалась в обретении света — мы начинали с мрака, но постепенно через преодоление препятствий, созерцание своей души человек шел к свету. Были использованы произведения нескольких наших современных композиторов Фараджа Караева, Исмаила Гаджибекова, Акшина Ализаде, затем звучала колыбельная из балета «Тропою грома» Кара Караева, а потом вдруг — Моцарт. Это тоже имело обоснование: произведение Фараджа Караева называлось «Я простился с Моцартом на Карловом Мосту в Праге», поэтому исполнялась первая часть «Пражской симфонии» Моцарта — такая была смысловая перемычка. И в конце звучал Узеир Гаджибеков.
— Расскажите о своем музыкально-постановочном проекте, с которым 16 марта в Московской Консерватории будет выступать молодой пианист и скрипач Осман Эйублу. Что это за программа?
— Этот концерт – часть цикла «Азербайджанские исполнители в камерных залах Московской Консерватории», который проводится по инициативе народного артиста Азербайджана, профессора Московской Государственной Консерватории Фараджа Караева. Министерство культуры Азербайджанской Республики поддержало этот значительный культурный проект, благодаря которому целый ряд наших замечательных исполнителей получил возможность представить свое искусство перед взыскательной московской публикой. Среди них — пианисты Ульвия Гаджибекова и Гюльшен Аннагиева, певица Фарида Мамедова, молодой скрипач Эльвин Ходжа Ганиев.
Концертная программа под названием «Ночные причуды» — необычная, прежде всего потому, что Осман Эюблу играет и на скрипке, и на фортепиано, но также и по особому замыслу в составлении программы, последовательности и чередовании ее номеров. По сути, это даже не концерт, а музыкальное представление, хотя и в версии для исполнения в Москве – с минимальным присутствием немузыкальных элементов.
У Османа особая музыкантская судьба. Следуя семейной традиции, мальчика решили учить музыке, но родители не могли определиться с выбором инструмента (дед был скрипачом и альтистом, бабушка – старейшим педагогом фортепиано), так получилось, что с пяти лет он начал осваивать оба инструмента и до сих пор продолжает этот сложнейший эксперимент. Слушатели часто просто не верят, что можно так играть на обоих инструментах, думают, что на сцену выходит его брат-близнец.
В 2017 году состоялась премьера сольного проекта «Ночные причуды: новый взгляд на каприсы и ноктюрны» в помещении Музея азербайджанской живописи, в бывшем индустриальном помещении, по своей конфигурации не предполагающем проведение концертов. Публика располагалась не только напротив площадки на которой находился музыкант, но и по бокам. Кроме того в какой-то момент, в ответ на вторжение вторжение чуждого звукового мира, музыкант спускался на другой этаж и зрители наблюдали за происходящим как бы с амфитеатра. Идея концерта заключается в том, чтобы показать процесс поиска и становления личности музыканта, выбравшего классическую музыку, но вынужденного сталкиваться с другими музыкальными мирами, кажущимися чуждыми и враждебными, но постепенно помогающими молодому музыканту обрести стойкость духа и определиться со своим положением в многоликом и многомерном мире.
В романтической музыке два знаковых жанра — ноктюрн и каприс: все скрипачи обязательно играют каприсы Паганини, и все пианисты — ноктюрны Шопена. Ноктюрн можно перевести как «ночной», а каприс как «причуда», таким образом название программы «Ночные причуды» подразумевает намек на эти два жанра. Смена пьес построена на контрастах света и тени. В свое время воспринимавшиеся публикой как сумрачные, неистовые, сегодня Каприсы Паганини звучат, как давно устоявшаяся, ясная, как день, классика. Сталкивая эти пьесы с абсолютно неземным, призрачным (ночная причуда!) каприсом современного итальянского композитора Сальваторе Шаррино, мы как бы начинаем смотреть на классику из другого измерения. То же происходит с ноктюрнами Шопена – между исполнением всеми любимых, проникнутых светлой грустью пьес вторгается ноктюрн того же современного автора – Сальваторе Шаррино, полностью опровергающий наше представление о музыке в лунную ночь. Подобные тени-наваждения преследуют героя, отважно преодолевающего препятствия, однако, в какой-то момент кажется, что силы неравны, он устал от борьбы – на сей раз с нашествием пульсирующих электронных звучаний. На помощь приходят единомышленники нашего героя — еще один скрипач и еще один пианист, так название пьесы Арво Пярта Fratres обретает здесь дополнительный смысл (fratres –по латыни «братья»). Ты можешь противодействовать нашествию ночных страхов, если ты силен духом, если ты не один, если тебе есть на кого опереться. Уникальное умение Османа играть на скрипке и фортепиано проявляется в это случае совсем необычно – произведение для двух инструментов исполняют… три музыканта, так как главный герой сменяет «на посту» то скрипача, то пианиста…
— В Москве можно будет все это услышать и увидеть?
— В Зале имени Мясковского Московской Консерватории нет возможностей работать со светом, кроме того зал расписан по часам на репетиции и концерты, поэтому нам не удалось бы осуществить постановку в том формате, в котором она была воплощена в Баку. Да, может быть, и не нужно – в зале с устоявшейся традицией и верной ей аудиторией даже относительно радикальные эксперименты с подключением к классическому исполнению электронной музыки, видеопроекции, ди-джеев, элементов театрального перформанса могут выглядеть неуместно. Поэтому общая идея сохраняется, но в более традиционном концертном формате и добавляется несколько других пьес взамен «островков» звукозаписи. Самое непростое было придумать, как быть с Fratres, ведь это смысловой итог всего «повествования». Везти еще двоих музыкантов из Баку из-за 10 минут выступления не позволяет бюджет проекта, играть с москвичами – нет условий для репетиций, ведь Осман сам приезжает из Хорватии, где он сейчас работает после учебы в магистратуре в Австрии… Решение пришло столь же необычное, как и весь концерт — Осман будет играть вживую вместе с собственной записью. Когда он будет играть на скрипке, партия фортепьяно будет звучать в записи, перейдет за рояль — в записи будет звучать скрипка. Смысл получается в отличие от бакинского проекта другой: музыкант находит свою идентичность и обретает внутреннюю гармонию в двуединстве – не взаимоисключение — или скрипка, или фортепиано, а взаимодополнение — и скрипка, и фортепиано!
Количество просмотров: 2 476
